Читать книгу "Женщины и мужчины - Владимир Александрович Дараган"

сплошные казино. Обязательно выиграем. Уже все жетоны кончились? Вот еще. Давай тут попробуем. Ух ты, колесо фортуны нас любит! А представляешь, если бы мы играли по сто долларов? Давай попробуем. Ну, ладно, не все коту масленица, а водяному русалки. Надо другим оставить. Обязательно отметим. Сколько проиграли, столько и прогуляем! Океан-то как шумит. С тобой он по-особенному шумит. Как особенно? Он мешает тебя слушать. Завтра в Нью-Йорк поедем. Там тоже океан.

Смотри, вокруг сплошной Нью-Йорк. Если мы не пообедаем, то я в твоем Метрополитене умру при входе. Почему ты думаешь, что все пиццерии управляются итальянской мафией? Вот эта точно не мафиозная, тут кормят прилично даже нас. Я не засматриваюсь на женщин, я просто задумался, я знаю, что ты еще не уехала. Ну и что, что полчаса на весь Метрополитен. Все можно успеть, если бежать и делать вдох на каждом четвертом шаге. Эти залы пропускаем, мы такое видели два дня назад. Ну конечно, мы в них заглянем и все посмотрим! Особенно вот это посмотрим, смотри, какая рожа страшная! На меня похож немного. Когда выпью.

Ага, это и есть Бродвей. Откуда ты все это знаешь? Ты точно тут ни разу не была? Да не смотрю я на их ноги, что я, голых баб не видел? Шоу на сегодня закончились. Ты хочешь ужинать в отеле? Сыры? Французские? А кто их знает. Я специалист по куриным ногам и бананам. Все есть, что ты хочешь? А ты уверена, что это не протухло? Да нет, ничего, в номере есть холодильник, я его покрепче на ночь закрою. В крайнем случае, в коридор выставлю. Да, это и есть Центральный парк. А вот мешок с фруктами кто-то забыл. Будем брать? Конечно, можно! Тем более, что фрукты я не ем. Ага, зажрались американцы! А тут сексшопы и сексшоу. Наш отель вообще в самой гуще сексуальной жизни. Я смотрю только на тебя! Кто сказал, что у меня глаза косые? Смотри, они абсолютно прямые и честные! А мы выпить забыли купить.

Это утренний парад. Нет, это не забастовка, это праздник. Ты поняла, что он сказал? Так ты английский лучше меня знаешь! Вообще-то он сказал идти в другую сторону. Давай на автобусе. Ага, это здание ООН. Почему-то раз ООН, то обязательно Хрущев с ботинком вспоминается. Ага, это знаменитый Эмпайр-Стейт-Билдинг. В туман смотровая площадка закрыта. А это Башни-Близнецы. Я там был наверху, ничего интересного не видно, но они качаются. Ага, там Статуя Свободы. И кто ее знает, может и французы сделали. У них свободы много было, поделились. Гудзон, да, Гудзон. Все как в романах Драйзера. Он не врал! Гарлем — там, я не пойду, у меня бумажник в кармане.

Таймс-Сквер. А ты думала, что это как Красная площадь? В кино? Сначала поесть! Тут ресторан на втором этаже. Меня можно прокормить, если делать это часто и помногу.

Это твой автобус в аэропорт. Я поеду на поезде. Ты там лети осторожно. Как осторожно? Ну, на ходу не прыгай за борт, много не пей, с красивыми соседями не заигрывай. Никакого контроля! Просто не заигрывай и все! А что я? Я вообще сама невинность! Ну, пока! Я тоже поехал. Может, еще увидимся.

Признание в нелюбви

Осенью от Кольки ушла Ксения.

Ушла не сразу. Сначала у нее появились срочные дела, из-за которых они не могли встречаться по вечерам. Потом причины отказов упростились: болит голова, плохое настроение или сегодня просто не хочется.

— Что с тобой происходит?

— Ничего, я просто хочу побыть одна.

— Ты меня еще любишь?

— Да, конечно. Позвони через пару дней.

Он звонил ей на следующий день, слушал длинные гудки и чувствовал, что с каждым гудком ему все труднее дышать. Однажды, когда Колькины родители ушли в театр, Ксения пообещала прийти к нему на целый вечер. Он прождал ее до полуночи, звоня сначала ей, а после десяти уже в больницы и морги. Трубку она взяла в начале первого.

— Я уже сплю, что случилось?

— С тобой все в порядке? Ты почему не отвечала?

— Я была в гостях, это внезапно, не могла тебя предупредить.

— Но ты обещала прийти ко мне.

— Да… я думала, что пробуду там недолго, но все сложилось иначе.

— Я все морги обзвонил.

— Извини, но мне неприятно это слышать.

Короткие гудки. Колька выдержал неделю и снова позвонил.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Почему «надо»?

— Нам надо разобраться в наших отношениях.

— Я для этого необходима?

— Я не могу без тебя жить.

— Два года назад ты прекрасно жил без меня.

— А сейчас не могу.

— Не надо на меня давить.

— Ты сможешь сегодня прийти к семи часам?

— Нет!

— А завтра?

— Нет!

— Почему?

— Потому что не могу.

— А когда сможешь?

— Не знаю. Я сама позвоню.

Колька прождал месяц. Он ходил к друзьям, пытаясь как-то иносказательно рассказать о своей беде. Его слушали, кивали и советовали сходить на вечер в какой-нибудь институт.

— Сходи в педагогический, — говорил Славик. — Гарантирую, что станет легче. Я ходил, мне понравилось.

— Ты знаешь, какая она красивая? Я сейчас не могу на других смотреть.

— А ты через «не могу». Надо себя заставлять. Как горькое лекарство.

Ксения позвонила, когда деревья сбросили листья и лужицы с тонким льдом стали хрустеть под ногами.

— У тебя мои книги, я их обещала дать друзьям почитать.

— Заходи… а ты где?

— У твоего подъезда.

В прихожей он попытался ее обнять. Ксения на секунду прижалась к нему, потом не спеша стала снимать пальто.

— Ты зарос, хочешь я тебя постригу?

— Хочу.

Ксения стригла неумело, больно задевая расческой уши, но Кольке было приятны прикосновения ее пальцев.

— Вот так лучше!

— Твои книги на столе.

— Я видела, спасибо.

— Ты сейчас уйдешь?

— Да, я немного спешу.

Он долго стоял у лифта, слушая сначала гул мотора, потом стук её каблучков на первом этаже, хлопок закрывшейся двери подъезда.

— Ну вот и всё!

За воротником покалывали состриженные волосы, во рту было горько и сухо.

Олю он встретил в Исторической библиотеке. Туда он ходил читать старые журналы «Нива». Зачем? Ксения любила поэтов Серебряного века и Колька хотел понять, что такого волшебного и серебряного происходило в то время. Оля сидела за соседним столом и с любопытством поглядывала на стопку журналов, лежащих перед Колькой. Внешне она было полной противоположностью Ксении: невысокого роста, немного полновата, большая грудь, темные волосы, карие глаза, миловидное лицо, в котором не было Ксениной закрытости.

— Не хотите со мной покурить?

— Я не курю, — улыбнулась Оля.

— Тогда я вас приглашаю в буфет на чашку кофе.

— А можно меня пригласить в буфет на чашку чая и бутерброд? Я с утра почти ничего не ела. А заплачу я сама.

Оля засмеялась, смешно запрокинув голову.

— Зачет? — Колька ткнул пальцем в открытую тетрадь.

— Курсовая. Политическая обстановка в России перед отменой крепостного права.

— Истфак?

— Историко-архивный.

— А я технарь.

— А «Нива» зачем?

— Я любопытный.

— Я тоже, если спросила.

После буфета они пошли гулять по бульварам. Колька нес Олину сумку и рассказывал о Серебряном веке. Оля придерживала меховой воротник, чтобы в него можно было спрятать нос.

— Замерзла?

— Нет, мне просто непривычно вот так гулять. Обычно я куда-то бегу и опаздываю.

— Даже в каникулы?

— В каникулы я уезжаю к маме. Она учительница в сельской школе. В Орловской области.

— Так ты в общежитии живешь?

— Да, на Стромынке.

Колька напрягся. Про веселую Стромынку он много слышал от Славика.

— Что-то не так?

— Я, это… вспоминаю, где Стромынка.

— Метро Сокольники. Скоро мы придем к Чистым прудам, там рядом метро — это прямая ветка.

— Да я так, ты не подумай чего…

Начался мелкий дождь, в желтом свете фонарей замелькали мокрые хлопья снега.